Умберто Эко: Культура не находится в кризисе; она сама – постоянный кризис

Университет Бургоса присвоил Умберто Эко степень почетного доктора Бургос — Умберто Эко (Umberto Eco, Аллессандрия, Италия, 1932) приехал в Бургос в качестве паломника, который достиг конечной точки своего маршрута и выполнил данное обещание.


Писатель, автор очерков о комиксах и романов, завоевавших успех читателей, как вышеупомянутый, который был написан в 1980 году, или «Маятник Фуко» (1989) — то, что литературоведы стали называть культовыми бестселлерами, хотя в этом выражении и заключается определенное внутреннее противоречие — выглядит на 20 лет моложе своего возраста и лишь иногда использует трость, чтобы опереться при ходьбе. Накануне он весь день взбирался по лестницам одного из архивов Бургоса, «где хранятся книги, которым более тысячи лет, а вот сколько нам прослужит флэшка, никто точно не скажет…».

В итоге наш разговор возвращается к тому, с чего начался: к книгам и интернет-пространству. Судя по тому, что автор достаточно хорошо владеет информатикой, можно сделать вывод о том, что если бы ему пришлось переиздавать его классическое произведение «Ожидающие Апокалипсиса и оптимисты» (1964), знаменитого очерка о средствах массовой информации, то сейчас он озаглавил бы его

«Ожидающие Апокалипсиса и пользователи интернета». От Галактики Гутенберга к Галактике интернета, итальянский семиолог плетет хитроумную паутину, изобилующую ссылками на литературные произведения, техническими деталями и эпизодами из современной жизни. У него лишь одно ограничение: ни слова об итальянской политике и европейском кризисе.

Последнее обстоятельство кажется особенно странным, поскольку его высказывания проникнуты духом любви к Европе. При этом ученый признает нынешний кризис идей (или противоборство воззрений). «Да, Европа разделена на два слоя: высший с глубокой европейской самобытностью; Вы знаете все про Фауста Гете, мы — про Дон Кихота.

У нас общая культура. Недавно я обнаружил прекрасные строки Пруста в последнем томе «В поисках потерянного времени», когда он ведет из Парижа рассказ о войне против немцев, как они бомбили город. Но при этом его герои, знавшие, что не должны погибнуть под бомбами, писали статьи о творчестве Шиллера. Интеллигенция (французская), хотя и шла война, продолжала считать себя европейской. Этого не происходит с людьми из другой интеллектуальной среды, которые до сих пор не поняли, что впервые за 50 лет им повезло, поскольку они не убивают друг друга. В Европе погибли 40 миллионов человек. Но отмена визового режима заставила забыть все это».

Для дальнейшего единения Европы — считает Умберто Эко — необходимо осуществлять программы, подобные Эразмусу (Erasmus) /некоммерческая программа Европейского союза по обмену студентами и преподавателями между университетами стран членов Евросоюза/. «Это была великолепная идея, и не только потому, что она дала возможность знакомиться и даже заключать браки европейцам из разных стран.

В ближайшие десятилетия она позволит создать руководящий класс, который будет владеть, как минимум, двумя языками. Но за пределами этой программы трудно чего-либо добиться. На одном из съездов мэров европейских городов во Флоренции я предложил организовать обмен муниципальными работниками по образцу программы Эразмус, на что мэр Уэльса мне ответил: «А на кой мне нужно, чтобы мои сотрудники ездили в Амстердам? Уж тогда пусть в Лондон едут… (смеется)».

К наиболее отвратительным явлениям нашего времени ученый относит расизм, хотя, как и во всем, здесь есть свои особенности. «Очень важно, чтобы люди общались между собой в неконфликтных ситуациях. Мы сталкиваемся с расизмом не тогда, когда испанец приезжает в Турцию, а когда турок приезжает работать в Испанию.

Настоящий расизм — это всегда расизм бедных, богатые — не расисты, потому что их это не затрагивает. От погромов ведь страдали не только евреи, но и беднейшие слои русских. В настоящее время проблема расизма связана с иммигрантами, для которых недоступно европейское образование. Если будет утрачено это чувство европейского единства, нам — конец. Раньше Европа могла рассчитывать на помощь США, а теперь США подпирают Китай и Индия, а Европе приходится улаживать свои проблемы в одиночку».

Говоря о Европе, невозможно отделаться от ассоциации со словом «кризис», хотя вы изначально обходите стороной политические аспекты. Кризис плохо сказывается на культуре, сильно ей мешает, или же, наоборот, подстегивает ее? «Культура — это постоянный кризис. Культура не находится в кризисе, она сама — непрерывный кризис. Кризис — необходимое условие для ее развития».

А меркантильность культурного процесса, риск приватизации культурного достояния? Это явление длится много веков, вспоминает Умберто Эко, говоря о поддержке, оказываемой частными лицами и компаниями культурными начинаниям (реставрацию Колизея в Риме оплатила обувная фабрика, а венецианские дворцы принадлежат весьма богатым людям, которые кичатся тем, что владеют ими): «Так было всегда. Виргилий получал жалование от императора Августа.

Ариосто оказывал денежную помощь некий граф. Если бы я жил в XVII веке, то мне пришлось бы работать на какую-нибудь знатную особу. Сегодня же моя литературная и преподавательская работа обеспечивает меня средствами к существованию. В этом смысле культура в настоящее время обладает большей свободой.

Все книги XVIII века начинаются с похвалы королю или какой-то иной знатной персоне. Представляете, если бы в нынешнее время мне пришлось начинать все свои сочинения восхвалением Берлускони (смеется). А то, что какое-то предприятие оказывает помощь в восстановлении римского Колизея, так это вполне нормально…»

В своих многочисленных произведениях Умберто Эко утверждает, что настоящее счастье состоит в стремлении к познанию. «Это то, что Аристотель называл восхищением, восторгом… Философия всегда начинает с восторженного восклицания». А процесс познания — разве это не бесконечный процесс?

«Да, но кроме того, в радости познания нет ничего аристократичного. Это работа сопоставима с трудом крестьянина, придумывающего новый способ прививки деревьев; одним крестьянам эти маленькие открытия доставляют радость, а другим — нет. Они принадлежат к разным видам людей, но, конечно же, многое еще зависит от окружения. Я пристрастился к книгам с малых лет… И вот теперь на склоне лет я счастлив, иногда несчастлив, но при этом живу активной жизнью, — в то время, как многие влачат существование, подобное овощам».

Интернет стал неотъемлемой частью жизни такого фанатика книг, как Умберто. Точно так же до этого в нашу жизнь вошли автомобиль и телефон (который во время нашей встречи ни разу не зазвонил). Как некая данность, ни откровенно хорошая, ни наоборот. «Интернет — это как жизнь, в которой ты встречаешь умнейших людей и законченных кретинов.

В интернет выложены все знания, а также их противоположность. В этом-то и заключается вся трагедия. Кроме того, когда человек получает все знания, то это уже избыток информации… Когда я иду учиться в школу, мне не нужны огромные книги. Ведь никому не придет в голову дать ребенку Британскую энциклопедию…»

Как ученый, Умберто Эко использует интернет, который он рассматривает в качестве инструмента, а не самоцели. Поэтому он не предвидит конфликта интересов — и пространств — между миром виртуальным и осязаемым миром печатных текстов. Конечно, можно прочитать «Войну и мир» и в электронной версии, но если ты читал ее 10 лет назад, а сейчас хочешь перечитать заново, то на бумажной книге ты увидишь знаки прошедших лет, сделанные тобой пометки.

Перечитывая ее в электронной версии, ты как будто читаешь ее в первый раз. По отношению к бумажной книге возникает некая привязанность. Это все равно как вытащить бабушкину фотографию (смеется)… Книга как предмет будет существовать и дальше, как продолжает существовать велосипед, несмотря на изобретение автомобиля. Сейчас велосипедов даже больше, чем несколько лет назад. То же самое можно сказать и о конце эпохи радио после изобретения телевизоров…».

Интернет — вещь противоречивая. Он мог бы скрасить одиночество многих, однако, в итоге он лишь увеличивает количество одиноких людей. Многим интернет дал возможность работать дома, и это усиливает изолированность. Но он же предлагает способы преодоления этой изолированности: социальные сети Twitter, Facebook. Но в итоге они все равно ее усугубляют. Ведь человек в контакте с какими-то призрачными людьми. Вы думаете, что общаетесь в соцсети с прекрасной дамой, а на самом деле это полковник жандармерии (смеется)».

Почетный доктор прощается со мной, рекомендуя напоследок ежедневно читать прессу. «Газеты утратили многие из своих функций. Утром я их быстро пролистываю, потому что основные новости уже передало телевидение. Но газеты по-прежнему интересны своими редакционными и аналитическими статьями, поэтому важно читать не одну, а хотя бы две в день. Надо научить людей читать газеты, две-три, чтобы увидеть разницу в оценках. Не для того, чтобы узнать новости, их и так передают по телевидению».

Телевидение, опошленное донельзя стараниями Берлускони, о котором он старается говорить исключительно в прошедшем времени. И все же на своем начальном этапе телевидение стало великой социальной и культурной революцией, такой же, каким впоследствии стал интернет. «Телевидение в Италии принесло много хорошего беднякам, оно научило их новым языковым нормам.

А богатым оно оказало плохую услугу, поскольку они предпочитали остаться дома вместо того, чтобы пойти на концерт. Сейчас под богатыми и бедными мы имеем в виду не тех, у кого много денег, а тех, кто богат мыслями, устремлениями. Телевидение в Италии научило крестьян и рабочих говорить. Оно объединило Италию. С интернетом все наоборот. Богатым, которые умеют им пользоваться, он приносит пользу. А бедные, которые не умеют им пользоваться, не чувствуют разницу».